Произведения, сделавшие нас. Диалоги.

[AronZ]

Кура гриль, или похождения Жареного цыплёнка.

[Buccaneer]

Решил, что поторопился с публикацией книги, не уделив внимания самому поэту.

Жизнь гениального итальянского поэта, нравственного философа
и обновителя классической древности подробно воссоздана им
самим в «поэтической исповеди» его итальянских стихов, в огромной и
тщательно отделанной переписке, в диалогах «О презрении к миру»
(«Тайное»), в «Письме к потомкам».

Эти произведения и рисуют его в
привычном автобиографическом смысле, и они же — часть общежизненного подвига Петрарки,
который неотступным трудом долгих лет воздвиг
свой собственный образ просветленного поэта и сам установил себе в
истории место таинственного хранителя почти невидимой для мира
красоты, «равной которой не было ни в античности, ни в новое время, и,
наверное, не будет» (сонет 64 на смерть донны Лауры).


В этом поэтическом образе многое строилось Петраркой впервые и
заново. В отличие от Данте, изгнанного из Флоренции в возрасте тридцати
пяти лет, Петрарка, отец которого был товарищем Данте по несчастью,
родился изгнанником. Семья странствовала по всей Тоскане, а в 1312 году
переселилась в городок Карпантрас около Авиньона (Франция), куда
папа-француз Клемент V незадолго до того перевел Римскую курию.


Здесь мальчик не мог не научиться от соседей провансальскому языку; во
всяком случае, в «Триумфе любви» Петрарка обнаружил хорошее знание
провансальских поэтов. С 1316 по 1326 год он учился на отделениях права
университетов Монпелье (Франция) и Болоньи, но не захотел пускаться по
стопам отца в лабиринты юриспруденции и, будучи сердечно верующим
человеком, принял младший священнический сан, хотя опять-таки «из
любви к свободе» практически никогда не служил и упорно отказывался
от епископства и секретарства при папе.

Лишившись веры в отечество,
намеренно выйдя из всех обычных социальных ролей, но в то же время
не удалившись от мира, Петрарка отождествил себя с идеальной землей
поэзии и философии без прямой зависимости от почвенной и культурной
традиций; так возник впечатляющий прецедент для последующих поколений возрожденческих гуманистов.

С конца 1330-х годов, особенно после
своей поэтической коронации в Риме (на Пасху, 8 апреля 1341 года), с
непреклонной волей и блестящим жизненным искусством (здесь «риторика» как полнокровное отражение текущего момента оказалась нужнее и
важнее концептуального конструктивизма предшествующей эпохи), в
ярком свете заботливо поддерживаемой им самим славы, в позе судьи и
советчика современности, то уединившегося в прекрасной «замкнутой
долине» Воклюза, то удостаивающего своим жительством Милан, Венецию, Падую или своим посещением иные города Италии и Европы,
Петрарка обдуманно возводил новый культурный тип человека от мира
сего, но избравшего возвышенный и «спасенный» уголок этого мира.

Свою высокую родину он нашел в классической античности. Но
отношение к ней не было утопическим пассеизмом. Хоть он сам говорит,
что перенесся целиком в древность, «не любя свой век» («Письмо к
потомкам»), на деле он, как никто, жил историческими волнениями своего
времени.

Очень важно также, что он смотрел на нее не только снизу из
падшего времени вверх, но и с высоты «неведомой древним истины
Христа» — вниз; без этого обзорного взгляда античность вообще не могла
бы предстать в единой и завершенной картине. Наконец, при всей
неустанности в отыскании древних рукописей, скоро составивших крупнейшую частную библиотеку, по степени знания античности у Петрарки—
как, впрочем, и вообще у гуманистов Возрождения — все равно не могло
быть феноменального превосходства над уровнем, сохранявшимся в
Средние века.

Действительное новшество скрывалось в гораздо более
важном «открытии» древности как точки отсчета, абсолютного горизонта
человечества. Между представленной в своих великих произведениях
древностью и темной современностью впервые возникла культурноисторическая дистанция как таковая.

В идеальном, но все же не
запредельном свете античности все текущие события и явления стали
обозримым предметом ценностного сравнения. Современность, измеренная идеальной мерой, потускнела перед невозвратимым блеском классики,
но зато выступила уже не в слитном плане с прошлым, как для
средневекового ощущения, а в резко отличительной, пусть и неприглядной
новизне; в свою очередь, древность прочно стала чем-то заведомо
«другим» по сравнению с окружающим миром.

Между этими двумя
расподобляющимися полюсами оставалось пространство особого рода,
поле деятельности невидимого человеческого субъекта, который постепенно начинал сознавать себя открывателем (а потом и создателем) миров
своего обитания. Концепция всеобъемлющей перспективы с имманентным
средоточием наметилась таким образом задолго до Рафаэля, Микеланджело и Леонардо да Винчи.

В творчестве Петрарки, которое было и его самовоссозданием, человек
с неслыханной свободой взял в свои руки ответственность за себя,—
настолько, что даже отношение к трансценденции (божеству), не говоря
уже об отношении к отечеству и государству, стало делом его внутреннего решения. На основании исповеднических признаний поэта часто
говорят о царившем в его душе раздоре между августиновским идеалом
беззаветной преданности Христу и жаждой славы, привязанностью к
миру. Однако настоящий Петрарка не тот, кто колеблется между этими
позициями, а тот, кто, заняв неуловимое положение наблюдателя,
пристально вглядывается в порывы собственной души. Позднейшему
возрожденческому гуманизму очень редко удавалось сохранять в отношении к религии и государству такую же искреннюю свободу, но отказаться
после Петрарки от духовного самоопределения он уже не мог.
Четыре нижеследующих текста Петрарки переводятся на русский язык
впервые. Они составляют только малую часть его латинского наследия, в
15 раз превышающего объем его итальянских стихов.

18 марта 1352 года Петрарка послал заболевшему папе Клементу VI
письмо, где выражал ему свое сочувствие и предостерегал от «толпы
врачей», которые соревнуются только в красноречии, а не в знаниях и
опыте; краткое письмо кончалось многозначительным пожеланием: «Храни добрую веру и ясность духа, чудодейственно способствующие здравию
тела, если хочешь исцеления себе, всем нам и болеющей вместе с тобой
Церкви».

Письма такого рода считались «открытыми». Быстро последовал
протест, сочиненный, как предполагают, лейб-медиком папы. В середине
апреля Петрарка за одни сутки пишет в ответ первую (приводимую у нас
полностью) книгу «Инвектив против врача».

Безымянный корреспондент
попытался еще раз померяться силами с поэтом; разгорелась, по
выражению Петрарки, «литературная война», и к началу 1353 года
возникли еще три книги «Инвектив». Окончательную редакцию все четыре
книги получили в 1355 году. «Инвективы» дают волю тому горделивому
сознанию самоценности искусства, которое впоследствии все решительнее
стало сменять прежнее понимание художества как незаметного ремесла,
скромной «техне».

Но что для Петрарки было близко и смиренное понимание искусства,
показывают приведенные в книге отрывки из диалогов «Лекарства от
превратностей судьбы». 253 диалога рассудка с весельем и надеждой, а
потом с горем и страхом писались по частям между 1354 и 1366 годами.
«Официальным» замыслом этого огромного труда, образцом для которого
служили сенековские «Лекарства от превратностей случая», было восстановление спокойствия души как при счастливом, так и при несчастном
повороте колеса фортуны.

Страсть к наслаждению художественными
созданиями, согласно общему правилу, необходимо было преодолевать.
Легко видеть, однако, что настойчивые советы рассудка воздерживаться
от эстетических наслаждений сами по себе гротескны; как отмечали
исследователи, стоический идеал здесь больше пародируется. За поверхностным морализаторским сюжетом выступают мало скрываемые Петраркой по крайней мере еще два других.

Во-первых, как всякую страсть,
так и восприятие искусства поэт хочет довести до последней осознанности
и тем не умертвить, а просветлить «глухое чувство», наделив его языком.

Во-вторых, диалоги Петрарки—целая «энциклопедия классической древности», и читатель не должен удивляться, если исторические сведения,
анекдоты, казусы, цитаты то и дело вытесняют главную интригу. В свою
очередь оба эти «глубинных» сюжета—высветление темной страсти и
возрождение античности—необходимы друг для друга: постоянные обращения Петрарки к древности предназначены не для показа эрудиции, как
часто случалось у позднейших гуманистов, а для расставления всеобъемлющих рамок, внутри которых нашли бы себе законное, облагороженное
место и самые головокружительные упоения богатством, славой, искусством, благополучием и (во второй, не представленной здесь части
диалогов) самые мрачные упоения отчаянием, подавленностью, душевной
и физической мукой.

Из двух помещаемых у нас писем первое утверждает абсолютную
независимость поэта от влияния своего непосредственного предшественника. Это письмо—ответ на латинские стихи о Данте, которые Боккаччо
прислал Петрарке после своего визита к нему в Милан весной 1359 года,
страдая, что его кумир, Данте, не вызывает такого же энтузиазма у
уважаемого друга и учителя.

Во втором письме стихия безвольной зачарованности искусством
нарисована Петраркой так же ярко, как идеал гордой свободы от любых
художественных влияний—в первом. Картина распространяющейся от
него повальной поэтической эпидемии понималась самим поэтом как
игривое преувеличение, но была в действительности предвидением, более
чем оправдавшимся в течение последующих двух веков, когда волна
петраркизма захватила всю Европу от Чехии до Португалии. (с)

[Buccaneer]

ЭСТЕТИКА
РЕНЕССАНСА
ТОМ I
СОСТАВИТЕЛЬ
В. П. ШЕСТАКОВ


ФРАНЧЕСКО ПЕТРАРКА
1304—1374

ЛЕКАРСТВА ОТ ПРЕВРАТНОСТЕЙ СУДЬБЫ

О ПЛЯСКАХ


Пляски разнузданной вид обличает расслабленность духа,
Шумный ее хоровод—девственной скромности враг.

ВЕСЕЛЬЕ. Меня веселит пляска.
РАССУДОК. Я удивился бы этому, если бы не знал, что игра на
струнных орудиях и свирелях вызывает желание плясать; а о человеческих нравах ведь известно,
что суета плодит суету, только еще большую и безобразнейшую. В самом деле, от музыки еще ощущаешь наслаждение,
нередко полезное и чистое, от пляски же—никогда ничего нет, кроме
соблазнительного и пустого зрелища, которое ненавистно благородному
взору и недостойно добродетельного мужа.

ВЕСЕЛЬЕ. Охотно вступаю в пляс.
РАССУДОК. Тело облачает душу, оно же ее и разоблачает. Взмахи
рук, движенье ног, томные и лукавые взоры выдают иногда такое в душе,
что иначе не заметишь. Поэтому скромность и смирение должны очень
остерегаться, как бы не сделать и не сказать ничего постыдного: часто по
ничтожным признакам обнаруживаются тайные страсти и закоулки
сердца. Телодвижения, манера сидеть, возлежать, жесты, смех, улыбка,
походка, речь—все это знаки души.

ВЕСЕЛЬЕ. В пляске получаю наслаждение.
РАССУДОК. Наслаждение смехотворное! Вообрази, в самом деле, что
ты пляшешь или видишь хоровод, но свирель не слышна и просто так в
молчании расходятся, сходятся и совершают прочие нелепости глупые
женщины и мужчины, которые еще изнеженнее женщин. Скажи,пожалуйста,
мыслимо ли зрелище более несуразное и безумное? Обычно же звук
лиры или свирели скрадывает вопиющую неуместность движений,—
словом, одно сумасшествие покрывает другое.

ВЕСЕЛЬЕ. Плясать мне удовольствие.
РАССУДОК; Тут не столько теперешнее удовольствие, сколько предвкушение будущего наслаждения:
ведь пляски—прелюдия Венеры. Жалких дурочек кружат, водят, обнимают, прижимаются к ним под видом
учтивости; вот где воля рукам, глазам, языкам.

Слышны несдержанные выкрики, топот ног, хор нестройных голосов, гром трубы; тут и беготня,
и пыль, затем частая спутница таких гуляний ночь, враг целомудрию и
подруга нечестию,— все гонит прочь робость и стыд, разжигает похоть,
разнуздывает желания.

Не думай, что меня легко обмануть: это вот и есть
удовольствие, которое вы именуете простым и будто бы невинным
названием пляски, пряча грех под покровом забавы. А если это делается
среди одних мужчин или среди одних женщин? Но и тогда или каждый в
отдельности, или все вместе упражняются в том, что будут делать, когда
сойдутся снова, как ученики, уславливающиеся в отсутствие учителя, что
им говорить после его прихода.

Вырви с корнем это лукавое и нечестивое
развлечение, отбрось похоть и соблазн — уничтожишь и саму пляску.
Поверь мне и царю Давиду, всякого, кто станет плясать перед господом,
засмеет, наверное, собственная жена, а над тем, кто пляшет перед
госпожой, никто не смеется, хоть играй он при этом еще на мандолине.

ВЕСЕЛЬЕ. Влекут меня пляски и хороводы.
РАССУДОК. То же говорю и я. Если влекут, то, значит, к чему-то
другому влекут, ведь само по себе все это занятие нелепо и способно
скорее нагнать скуку, чем развеселить. В самом деле, что такое вообще
кружиться, как не доводить себя до головокружения и бесконечно
двигаться?

Из семи перечисляемых Платоном пространственных движений— вперед, назад,
направо, налево, вверх, вниз и кругом—бесконечно
только седьмое; поэтому в нем пребывают вечные вещи, то есть небо и
звезды, а здесь на земле в нем движется вечное безумие людей. И
Орфей остановил вовсе не Иксионово колесо, а колесо непрестанной
пляски, в которой легкомыслие душ заставляет кружиться тела.

Слова, приложимые ко всем людям,— «нечестивые ходят по кругу» — всего
вернее в отношении танцев. Эта забава бывала причиной многих непристойностей,
из-за нее почтенные жены теряли долго хранимую честь, а
многие несчастные девушки в самый день замужества узнавали то, чего
им было бы лучше никогда не знать.

ВЕСЕЛЬЕ. Охотно отплясываю добрый трипудий.
РАССУДОК. Мне бы хотелось, чтобы ты нашел себе другой род
упражнения. Но ты намерен продолжать и поэтому хочешь, чтобы запрет
был снят, разрешение дано и правило предписано.

Так вот, когда ты настроен плясать, то это или болезненное пристрастие, или привычка, а
нет ничего хуже дурной привычки и ничего лучше доброй. Возьми себе за
правило делать то, от чего нельзя воздержаться совсем, в меру и как
можно реже, чтобы ни в чем не впасть в изнеженность или распущенность.

Везде, и не только в своем кругу, соблюдай суровое мужество,
трипудий же и всякая подобная забава пусть будет отдыхом в душевной
усталости, упражнением для тела, а не чувственным наслаждением,
расслабляющим душу.

Примеров лучше не приводить: не для всех
безопасно подражание великим мужам, не всякое крылатое существо
может поспеть за орлом; взявшись подражать, одни поступают прямо
наоборот, другие делают совсем иное, многие то же самое, да не так, и
мало кому подражание удается вполне.

Говорят, что последний Катон имел обыкновение вином облегчать отягченную
государственными заботами душу,
у греков то же делал Солон, но желающий подражать им будет
знать одно—пить, и что те позволяли себе изредка и понемногу, у этого
будет непрестанно и без меры; что для тех было лекарством, для этого
станет пьянством.

Легко показать то же и на других вещах, но понимаешь
ли по крайней мере, чего я так боюсь за тебя? Раз уж ты заставил меня
выступить в защиту осуждаемой вещи, вот тебе пример великого
человека, которому или не следуй, или не изменяй.

Приведу его тебе словами Сенеки из той книги, где философ рассуждает о душевном покое.
Сципион, пишет мудрец, движет свою торжественную и воинственную
фигуру в ритме пляски, не изнеженно изгибаясь, как теперь делают люди,
которые даже в походке вкрадчивее и расслабленнее женщин, но так, как
в обычае было плясать трипудий на древних праздниках: в мужественном
роде, когда не было бы никакой беды, если бы эту пляску подглядели
даже враги.

По мне, лучше вовсе не пляши трипудий, если не
умеешь, как Сципион; а если на тебя найдет такое настроение, то следуй
по крайней мере доброму образцу, словно о тебе сказано поэтом:
«Теперь—пируем! Вольной стопой теперь Ударим оземь!»
Пей, как Катон; ударяй стопою оземь, как Сципион.

[Buccaneer]

[IvanAltay]

https://www.youtube.com/watch?v=Y_BNQ0-PX2c
"Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи, благослови!"

"Революцьонный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!"

[Buccaneer]

Да, А.Блок не плох.
Учил специально в 16 для развития памяти.
Кой чего до сих пор декламирую.

[Buccaneer]

Только брызги летят..
С комочками плоти.

[IvanAltay]

Был бы жив теперь, Русский гений словесности - загремел бы на зону, по статье "УК РФ Статья 282. Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства
(в ред. Федерального закона от 27.12.2018 N 519-ФЗ)". Ещё пару статей УК РФ можно натянуть на стихи, если захотеть сильно. Одним словом, экстремист -А.Блок.

[Buccaneer]

А, вообще, на мой взгляд, золотой век (да и серебряный) в литературе позади.
Не на что опереться)) Вот, и приходится Гамлетами жить. Да, советскими начала 20-го века.
Русские- само собой,- вне конкуренции.

[IvanAltay]

Только брызги летят..
С комочками плоти.

Он, вырвал своё сердце из груди и даровал нам свою суть, через свои стихи. Даже, через 90 лет, продирает до костей - его истина в рифме.